Наконец последним вошел граф Танзани и сел недалеко от Володи. Князь отложил бумаги и задумчиво оглядел всех собравшихся. Выдержав паузу, медленно встал.

— Итак, господа, давайте подведем итоги прошедших дней…

ГЛАВА 27

Первый вопрос, который задал Володя, обращаясь ко всем присутствующим на совещании: какие ошибки допустил бывший герцог Торенды?

— Милорд, вы хотите, чтобы мы обсудили, как герцогу лучше всего было разбить нас? — недоуменно поинтересовался кто-то из офицеров.

— Вы собираетесь каким-то образом вернуться в прошлое? — вежливо поинтересовался Володя и тут же, чтобы не вызвать недоумение, пояснил: — У меня на родине говорят, что мудрый человек учится на чужих ошибках, умный на своих, а дурак повторяет их из раза в раз. Дураки мне не нужны, быть умными у нас не хватит времени и сил — слишком много поставлено на карту, а потому давайте будем мудрыми и рассмотрим ошибки нашего противника, чтобы в будущем не совершить их самим. Как уже повелось, давайте начнем с самых младших. Прошу.

Было очевидно, что имелись в виду младшие не по возрасту, а по положению, а такими тут были оруженосцы. Возраст же становился определяющим среди равных. Поскольку такую традицию совещаний Володя ввел уже давно, то все знали, кто выступает первым, а кто за ним, и споров не возникало. Это первоначально очень удивляло Танзани, который вспоминал военные советы в королевской армии, где каждый старался перекричать другого и голосом доказать правоту. Володя же изначально настаивал на том, чтобы дать высказаться любому, кто говорит, какую бы глупость с точки зрения остальных тот ни нес, потом задавать вопросы и только после этого приводить свои аргументы, соблюдая ту же очередность: первым говорит самый младший.

В общем-то, от оруженосцев Володя ничего не ждал, и была бы его воля, вообще не допускал бы их на совет. Но тут опять-таки уперся в традицию и потому вынужден был терпеть присутствие тех, кто на совете не играл никакой роли. Впрочем, нет худа без добра — он получил возможность присмотреться к будущим рыцарям на предмет поиска тех, кого стоило бы приблизить к себе. Парочку кандидатов он уже имел на примете. Но не в этом случае… Володя, с трудом скрывая зевоту, слушал рассуждения оруженосца на тему о том, что герцогу нужно было проявить больше храбрости и самому возглавить атаку.

— Вы считаете меня недостаточно храбрым? — поинтересовался Володя, когда тот закончил.

Оруженосец замер, слегка побледнев.

— Милорд?

— Ну, вы тут говорили, как герцог должен был лично вести полки в бой… Я ведь не вел полки, стоял себе в сторонке и наблюдал.

— Но вы ведь в конце самолично повели в атаку королевскую гвардию и пленили герцога…

Володя вздохнул и задумчиво оглядел стол. Те, кто знал его достаточно хорошо, откровенно ухмылялись, слушая рассуждения оруженосца.

— Я повел в бой последний резерв, когда управлять в бою уже было нечем, да и невозможно. Но ваша точка зрения имеет право на существование. Продолжаем, господа. Кто следующий?

Дальше было интересней, но то, что Володя надеялся услышать, так и не прозвучало. Он терпеливо, и практически не вмешиваясь в общий разговор, выслушал рассуждения о снабжении, о неверно выбранном направлении атаки, о недооценке стойкости пехоты, о том, что герцог не оставил никакого резерва.

Но вот выступления закончились, и Володя неторопливо встал, заложил руки за спину и прошелся вдоль полотняной стены шатра. Мигом установилась тишина — это явный сигнал того, что теперь настала пора говорить князю.

— Все, что вы говорили здесь и сейчас, верно, — медленно, тщательно подбирая каждое слово, начал он. — Не было резервов, и в критический момент герцогу нечего было послать навстречу прорвавшейся коннице. Не было разведки, не было учета структуры наших войск, герцог не учел пехоты, лучников. Все верно, но… Но вовсе не это было основной причиной поражения герцога. Я все ждал, когда об этом заговорит хоть кто-нибудь, но, к сожалению, не дождался…

Присутствующие стали недоуменно переглядываться, но подать голос не решился никто. Володя же остановился за спиной Лигура. Тот попытался встать, но князь, положив руку ему на плечо, удержал.

— Я прошу вас всех вспомнить атаку герцога и то, как он это сделал… Перед ним его пехота, и он со своим отрядом атакует сквозь них… Так вот… — Володя снова выдержал паузу и заговорил очень медленно, подчеркивая каждое слово: — Если кто-то из здесь присутствующих проделает на поле боя такой же фокус — атаку сквозь ряды своих войск, он будет казнен по обвинению в предательстве. — Снова пауза, за время которой до присутствующих окончательно дошло, что шуткой тут не пахнет.

Однако кто-то все-таки издал немного нервный смешок.

— В предательстве, милорд?

— Сейчас объясню, Конрон. Кому-то тут мои слова кажутся смешными… — Володя медленно повернулся к одному из оруженосцев, и тот как-то разом скис и постарался сделаться невидимкой. — Мы потом вместе посмеемся. Прежде всего, каждый солдат в армии должен быть уверен в остальных. Он должен знать, что каждый придет к нему на помощь в случае нужды, кем бы этот каждый ни был — крестьянином или благородным, в бою это не имеет значения. Сколько из вас укрывались под защитой копий пехоты, чтобы передохнуть, подправить снаряжение, а потом снова шли в бой? Скольким из вас такая опора спасла жизнь? И пехотинцы видели, что вы их прикрываете в бою точно так же. Если пехота не уверена в собственной коннице, а всадник презирает пехотинца — это означает разлад в армии, невозможность ей действовать как единому и цельному организму. Это все равно, как если одна рука начнет презирать другую только на том основании, что она держит меч, а другая — щит. Отсутствие единства — это гарантированное поражение. Каждый солдат, кем бы он ни был, должен быть твердо уверен в тех, с кем вместе служит. Если же пехотинцы при виде собственной кавалерии начинают разбегаться, не зная, идут те к ним на помощь или так короче добраться до врага, ничего из этого хорошего не выйдет. Пехота старого герцога вполне могла успеть закрыть прорыв, если бы им вовремя передали приказ. Они могли бы и позже задержать нас, но сам герцог со своим отрядом расстроил их ряды. Естественно, они разбежались — кому охота сражаться за идиотов, которые сами же их и топчут?

Володя снова выдержал точно выверенную паузу, дав всем возможность вникнуть в смысл его слов.

— Потому каждого, вносящего в единый организм разлад и пытающегося доказать, что важнее правая рука, а не левая и не нога, я буду рассматривать как вражеского шпиона и предателя со всеми вытекающими последствиями. В бою, господа, в миг, когда смерть в двух шагах, нет места крестьянам и благородным, герцогам и баронам — все становятся воинами… солдатами. Прошу это уяснить и запомнить… Кто не сможет этого понять, с тем мне не по пути.

— Благородные всегда выше! — заговорил кто-то.

— Я спорю? — повернулся к нему Володя. — Вот и показывайте пример!!! Вы выше крестьян, потому и спрос с вас будет намного… очень намного больше! Кому многое дано, с того больше и спрос! Показывайте, как должно себя вести в бою! Ведите себя так, чтобы у крестьян и остальных при виде вас даже тени сомнения не возникло в том, что вы выше их! Герцог проиграл не потому, что проявил мало храбрости. И его безумная атака без выяснения реальных сил противника тоже не главное. Если бы его пехота была уверена в своем командующем, если бы вся его армия была единым организмом, пехота встала бы на пути нашей атаки и сумела бы продержаться некоторое время. Герцога погубило отсутствие единства в его армии. И это главный урок, который необходимо всем нам извлечь. А сейчас до завтра, господа. Прошу вас обдумать все сказанное сегодня.

Володя был уверен, что многие воспримут его сегодняшнее пожелание в штыки, но это его мало заботило. Он верил, что кто-то поймет и осознает, остальные, если не хотят понять добром, поймут, когда парочку особо упертых повесят как предателей. В вопросе дисциплины Володя твердо решил быть непреклонным, вспоминая рассказы своих учителей на Базе о том, как целые отряды порой губил не враг, а паника или недоверие. У него нет права на такие ошибки, он тут чужак, и их ему не простят.